Мало у кого сейчас есть деньги. Даже традиционно богатый металлургический сектор, явно не может похвастаться свободной ликвидностью. У некоторых банков деньги есть. В предыдущие месяцы девальвации они накопили изрядную валютную подушку. Но нет способа оборачивать эти деньги с выгодой. Даже валютные спекуляции в условиях стабилизации курса не приносят прежнего дохода.
Казалось бы, если валютная спекуляция перестала быть столь рентабельной, банки должны направить ресурсы куда-то, где можно получить процентный или инвестиционный доход. Но, видимо, этого пока не происходит.
Во-первых, многие банки сами имеют долги, причем долги валютные, и держат валюту для грядущих выплат. Во-вторых, банки вправе ожидать дефолтов от заемщиков, набравших кредиты в докризисное время. И запас ликвидности нужен для компенсации этих возможных убытков и сохранения нарядных балансов. В-третьих, банки, по-видимому, сохраняют девальвационные ожидания. Дальнейшее падение цены на металлургическую продукцию не представляется невозможным. Значит, девальвация спустя месяц-другой может продолжиться. Следовательно, надо продолжать сидеть в валюте, пусть даже сейчас она не растет, а даже снижается. В перспективе нескольких месяцев это все еще наилучшая стратегия. Так рассуждают банки, и они в своем праве.
А на что еще тратить деньги? Кредитовать предприятия? Многие ли предприятия сейчас способны обеспечить привлекательное соотношение риска — доходности для банковского капитала?
Пару месяцев назад появились прогнозы о возможной волне корпоративных дефолтов. Прогнозы есть потуга настоящего стать будущим. И коль скоро описанное дефолтное будущее уже настигается настоящим, то надо прогнозировать дальше, вперед. А что дальше, после дефолтов? Что будет, когда энный массив дефолтов произойдет?
Среди последствий возможной волны дефолтов наиболее интересным и стратегическим с точки зрения последующего устройства экономики является переход большого объема заложенных активов в собственность банков. Речь идет в основном о двух видах собственности – материальных активах (в виде зданий, оборудования, товаров) и акциях (то есть прямой доли в собственности предприятий).
Конечно, в большинстве случаев банки не будут форсировать перевод заложенного имущества на свой баланс. Это имущество чаще всего неликвидно или таит какие-то иные проблемы с точки зрения его эффективного использования. Чтобы избежать обременения таким имуществом, банки будут, в основной массе, пролонгировать и реструктурировать кредиты. Кстати говоря – реструктурировать под залог новых порций имущества или акций, все больше влезая в перспективу стать собственником этого всего (об особенностях поведения реструктурируемых и реструктурирующих – ниже.)
В общем, огрубляя ситуацию до уровня публицистического осмысления, можно предположить, что в течение ближайшего года-двух банки, без особого восторга от этого, станут собственниками украинской промышленности. Конечно, это будут преимущественно крупные банки. Очевидно, им придется создавать структуры для управления промышленными активами (или для распродажи товарных активов). Управлять придется активами в разных отраслях. На базе банковского капитала образуются вертикально, горизонтально и диагонально интегрированные многоотраслевые холдинговые структуры.
Само по себе это не хорошо и не плохо. Это может быть хорошо или плохо в зависимости от прочих обстоятельств, прежде всего от качества управления, а еще прежде – от сроков перехода промышленных активов в собственность банков. Ведь это определенные процедуры – судебные, досудебные. Это заморозка деловой активности отчуждаемых мощностей или отчуждаемой собственности на месяцы.
Если опять огрублять до уровня публицистического осмысления процессов, то где-нибудь с лета-осени промышленность будет ждать, пока ее оформят в новую собственность, подобно тому, как популярный футболист питерского «Зенита» Андрей Аршавин ждал завершения трансферных переговоров его кулба с лондонским «Арсеналом», согласования цены, рабочей визы и т.п. А пока – сидел на скамейке запасных в «Зените». Вот и украинская промышленность посидит на скамейке, пока ее «переведут в новый клуб». То есть конкретные предприятия испытают все переживания Аршавина. У него это длилось около полугода; в это время, можно предположить, эффективность футболиста была не на самом высоком уровне.
Но даже когда «трансферный эффект Аршавина» закончится, начнется притирка к «новому клубу». Будут ли банки хорошими собственниками экономики – науке это не известно. Похожий опыт у них был в начале 90-х, во времена финансово-промышленных групп. Но тогда управление промышленными активами сводилось большей частью к «распилке» остатков советской промышленности и перетряске собственности по новым кластерам.
Кстати, сценарий не фантастический. Уже в декабре крупный банк забрал за долги у агропромышленного холдинга четыре сахарных завода. Теперь банкиры будут гнать патоку и следить за урожаем свекловичных. Что-то же надо теперь делать с этими заводиками!
Но будет и хорошее. В конце концов у предприятий есть много перспективной собственности – от хорошо расположенных зданий до самих акций (если это предприятие интересное). Сложившаяся ситуация может дать импульс для развития уже не невольного, а целенаправленного кредитного рейдерства. В самом деле, дальновидному и хитроумному банкиру надо выследить лакомые куски собственности, «закредитовать» ее собственника (а он в нынешних условиях, да в расчете на желанное «светлое будущее», с радостью согласится), потребовать в залог именно намеченные к изъятию активы, потом аккуратненько довести заемщика до дефолта и вежливо забрать искомое. И это будет банку компенсация за то, что по другим кредитам залоги не такие сладкие и вообще неликвидные.
Кстати, подобный механизм может стать одним из инструментов стимулирования кредитной активности банков. Например, государство как-нибудь упростит переход собственности на наиболее интересные типы залога и этим подтолкнет банки к кредитованию. Не за проценты – нужны банкам сейчас эти нищенские проценты при высоких рисках, – а за возможность получить привлекательную собственность.
Долговой захват имущества – явление не новое. Этот механизм и прежде был в арсенале рейдеров. Сейчас процесс может обрести политическое звучание, статистические масштабы и макроэкономические (в масштабах страны) последствия.
И, наконец, нельзя не отметить совсем уж курьезной подоплеки отдельных случаев кредитного рейдерства. Уже есть примеры, когда передача залога банку является для нынешнего собственника оптимальным или даже единственно возможным способом избавиться от утомившего своей ненужностью актива. Собственник набирает под залог этого актива кредиты, не может расплатиться, а потом – ну что поделаешь, бывает – отдает имущество банку. Своеобразный способ выручить за это имущество хоть какие-то деньги – банк становится невольным покупателем.
Если ты добросовестный заемщик, регулярно и в срок выплачивающий средства по кредиту, то не будет тебе от банка никакого снисхождения. А если ты начинаешь затягивать выплаты, жаловаться на кризис и разводить прочую канитель, то тебе зеленый свет и прямая дорога к желанной пролонгации и реструктуризации.
Достоверно известно, что подобная стратегия дефолтного шантажа все больше входит в моду среди заемщиков – от олигархов до малого бизнеса. В результате получается, что преференции в нелегкой борьбе за пролонгацию получают «сирые и убогие». Или те, кто хитроумно ими притворяется. Ведь чем больше у тебя есть, тем больше банк заберет. Надо прятать выручку, ухудшать баланс, уводить сбыт в тень, потом скрупулезно собирать все доказательства своего тяжелого финансового состояния и идти в банк клянчить отсрочек и более льготных условий. Иначе, дескать, банкротство, и банку либо придется маяться с залогами, либо вообще нечего будет взять.
Что удивительно, государство и сами банки косвенно стимулируют эту поведенческую стратегию. Для частного заемщика создаются механизмы, облегчающие кредитное бремя по факту плохого финансового состояния. Заемщик – физическое лицо с плохим финансовым состоянием получает преференции по сравнению с аккуратным платежеспособным заемщиком. Теперь и корпоративные заемщики получили системную поддержку для такого поведения. Раньше незначительная просрочка ухудшала категорию ссуды с точки зрения резервирования и заставляла банк омертвлять больше средств на возможные потери. Теперь Нацбанк сделал послабления и позволил банкам не так жестко подходить к резервированию по просроченным и реструктурированным ссудам. Этот более льготный для банков режим косвенно создает и более удобные условия для ухудшения дисциплины заемщиков: для банка плохая дисциплина заемщика (до определенного предела) не влечет автоматического утяжеления резервов. Ведь теперь есть возможности для маневра. Вот и складывается ситуация, когда заемщику выгодно бравировать своими проблемами и даже искусственно рисовать их.
Нечто подобное уже было во все те же постсоветские годы. Тогда крупные предприятия, имеющие большую задолженность перед бюджетом и работниками, в первую очередь получали дотации от государства. Сформировались негативные фильтры социально-экономического отбора: чем хуже – тем выгоднее. И чем большую задолженность по налогам и по зарплатам имел какой-нибудь комбайновый завод, тем выше была его социально-экономическая значимость. Тем больше он имел прав на помощь со стороны государства, тем больше с ним возились министры и губернаторы. Это в чистом виде стимулирование неэффективности.
Сейчас еще нет прямого стимулирования неэффективности. Предприятия, предъявляющие свои проблемы ради пролонгации банковского кредита или получения государственной помощи, действительно эти проблемы имеют. Но телега незаметно может оказаться впереди лошади. И вынужденное поведение может оказаться предпочтительным способом действия.
Когда волк в детском мультике убегает от лавины и издает вопли негодования, то всем ясно, что лавина угрожает ему, и он спасает свою жизнь. Но если выключить звук и представить себе, что волк кричит «Ура!», то может показаться, что он – предводитель лавины, увлекающий инертную массу своим пассионарным поведением. Но это будет только видимость. На самом-то деле лавина смертоносна. Вынужденное поведение не должно стать предпочитаемым образцом. А может стать. И становится.
Владимир Маяковский в простых и безыскусных строках указал регламенты надлежащего поведения, одобряемые обществом, правительством и экономической теорией. Для нынешнего кризиса правительство и Нацбанк пока еще не нашли таких Маяковских, которые установили бы прогрессивные стандарты доброкачественного экономического поведения.
Предпринимаемые меры каким-то образом влияют на поведение макроэкономических показателей, возможно даже позитивно. Но вот что касается поведения экономических субъектов – как банков, так и предприятий, – то созданные кризисом и антикризисными мерами условия вызывают к жизни скорее недоброкачественные стандарты поведения.
Банки спекулируют, уводят деньги с рынка и не кредитуют. Предприятия сворачивают производство, задерживают зарплаты и шантажируют кредиторов плохим финансовым состоянием, которое выгоднее предъявлять, нежели преодолевать. Эти образцы экономического поведения вынужденные, оправданные и даже целесообразные. Но бесперспективные и стратегически тупиковые.
С таким поведением можно консервировать состояние полужизни, то есть консервировать кризис. Бродить поперек тоннеля, радуясь, что ноги еще ходят, но не идти к свету в его конце. Нужно показать свет. Этим, по идее, должно заниматься правительство.
Между тем народ наш всегда славился способностью побеждать как благодаря, так и вопреки «руководящей роли партии». Уже сейчас можно наблюдать образцы смекалки, за которыми кроется большое будущее на выходе из кризиса.
К примеру, неизбежная и страшащая необходимость делиться собственностью с кредитором обращена некоторыми бизнесменами в довольно интересное антикризисное оружие. В самом деле, если обозначен тренд на проникновение банковского капитала в промышленный, то надо использовать этот процесс с выгодой. Есть бизнесмены, которые с охотой закладывают акции или даже прямо уступают долю в обмен на инвестиции. Можно посмотреть на это дело и с такой стороны: банк, имея долю и интерес в предприятии, уж как-нибудь его не погубит.
Но под этим обязательно должны быть длинные планы по захвату рынков сбыта или хотя бы длинные бизнес-идеи. Длинные идеи сейчас нужны реальному сектору экономики гораздо больше, чем длинные деньги. Беда в том, что горизонт планирования почти повсеместно сжался до единицы зарплатно-налогово-кредитного цикла, то есть до квартала или даже до месяца. Нам бы до зарплаты простоять, да до налогов продержаться. Нацеленность на выживание в размере месяца, возможно, самый губительный для экономики фактор.
Банальность о кризисе, как о времени возможностей, уже набила оскомину. Но это ведь не отрицает ее истинности. Да, потери неизбежны. Если они критичны, то «поздно пить боржоми» и надо думать о вечных ценностях или перепрофилироваться в управдомы. Но если они не критичны, то надо смириться с их неизбежностью и перестать думать об их определяющей роли. Да, в размере месяца или квартала будут задержки платежей, трудности с кредиторами, перебои с выручкой. Но это все временно. Нужны задачи хотя бы годовой длины. Простая психологическая, а затем и производственная, а затем и ресурсная перестройка под более длинный горизонт планирования открывает бизнесу чакры и кредитные линии. Надо смотреть, какие есть ресурсы и преимущества такого масштаба, чтобы выплата ближайшей зарплаты перестала казаться подвигом. Если такие длинные идеи есть, то и работники потерпят, и банки поверят.
Вячеслав Бутко, руководитель экономических программ Центра исследований корпоративных отношений.
