Резкие колебания курсов некоторых ведущих валют за первое полугодие 2009 года привели к тому, что в мировом финансовом сообществе вновь самым серьезным образом заговорили о необходимости кардинальных перемен в международной валютно-курсовой системе. Резкое падение курса фунта стерлингов по отношению к доллару (до 24-летнего минимума), ощутимое снижение евро к тому же доллару, невиданный (порой – до абсолютных максимумов) рост японской иены по отношению ко всем ведущим мировым валютам – не многовато ли всего-то для одного месяца? Выходит, что вероятность отказа от ныне действующего мирового валютного порядка, может произойти уже 30 апреля (именно на предпервомайский день запланирована вторая встреча руководителей 20 крупнейших в экономическом отношении государств мира)? Действительно ли есть целесообразность в усилении «кооперации» ведущих центральных банков для снижения «размаха» колебаний валют по отношению друг к другу?
Но, чтобы ответить на вопрос, нужна ли новая Бреттон-Вудская конференция, необходимо выяснить, какие проблемы она могла бы решить и что за экономическое «чудо» произошло в июле 1944 года. Тем более, что чаще всего результаты этой конференции представляются в прессе очень однобоко, только в свете валютной политики.
Сегодняшние проблемы, которые многие предлагают решить с помощью нового международного соглашения, носят монетарный и финансовый характер. Считается, в частности, что: обменные курсы между долларом, иеной, евро и фунтом стерлингов чересчур волатильны (то есть крайне изменчивы), имеют тенденцию к «недолетам» или «перелетам», а реальные обменные курсы часто бывают занижены или завышены. Потоки «горячих денег» настолько обширны, что могут приводить к внезапным и глубоким финансово-экономическим кризисам в странах, для которых они особенно губительны. Появление новых, более рискованных финансовых инструментов усиливает амплитуду колебаний в вышеперечисленных сферах. Связь между биржами и банками все более усиливает вероятность глобального финансового краха при возникновении кризиса доверия в одной из ведущих промышленно развитых стран – США.
Информация о событиях 1929 года и нескольких приступах паники – вроде тех, что произошли летом 1987 и 1997 годов, – наряду с поверхностным пониманием механизма мировых рынков капитала побуждают многих призывать к скоординированным мерам со стороны международного сообщества. Они повторяют, словно заклинание: нужна новая «архитектура» мировой финансовой системы. Нужна ли?
Подобная оценка Бреттон-Вудских соглашений во многом основана на неправильном истолковании самих этих договоренностей и их влияния на эволюцию мировой экономики вплоть до нефтяных кризисов начала 70-х. Многие считают, что четверть века процветания, последовавшие за созданием Бреттон-Вудской системы, доказывают справедливость кейнсианских рецептов для послевоенной экономики. Считается также, что именно благодаря режиму фиксированных валютных курсов, а также деятельности МВФ и Всемирного банка и удается избежать возврата к изоляционистской политике и принципу «разори соседа», характерным для межвоенного периода истории.
Для понимания роли Бреттон-Вудса необходимо кратко остановиться на экономических взглядах отцов-основателей этой системы. Джон Мэйнард Кейнс в конце Второй мировой войны убеждал британский Минфин начать переговоры с американскими коллегами потому, что верил в необходимость коллективных действий. И ему повезло: его визави с американской стороны стал его единомышленник и столь же жесткий переговорщик Гарри Декстер Уайт. Они сами и их правительства стремились избежать повторения монетарных, финансовых и торговых конфликтов, столь характерных для 1920-х, когда страны Антанты настаивали на выплате военных репараций, и 1930-х, когда западные державы предпочитали преодолевать кризис поодиночке. В этом смысле «дух Бреттон-Вудса» представлял собой весьма позитивную атмосферу для начала послевоенного восстановления мировой экономики. Другой общей чертой обоих переговорщиков была их убежденность в том, что для экономического процветания необходимо создать максимально свободную систему международной торговли и сделать все возможное, чтобы валюты и финансы не стояли на пути товарооборота.
При этом всю свою жизнь Кейнс был уверен, что избавить рынок от присущих ему изъянов может государственное управление экономикой – особенно в валютно-финансовой сфере. Гарри Уайт также был убежденным «ньюдилером». Вместе с министром финансов Англии Генри Моргентау он верил в позитивное государственное участие в экономике и полагал, что ответственность за общее положение дел в экономике должно нести государство. Кроме того, он считал, что послевоенное восстановление будет зависеть, прежде всего, от монетарной стабильности.
Каковы же были результаты Бреттон-Вудской конференции? Первым ее детищем стал МВФ. Этот институт должен был помогать странам поддерживать фиксированный валютный курс за счет финансирования краткосрочного дефицита платежного баланса. МВФ также должен был сообщать о макроэкономических диспропорциях, угрожающих прочности внешнеэкономического положения той или иной страны, и делать ей соответствующее внушение. Однако положение, позволяющее принять меры для исправления ситуации в случае возникновения валютного дефицита, никогда не применялось на практике. Помимо прочего, МВФ замышлялся и как центробанк по модели Кейнса, уполномоченный выпускать расчетные денежные единицы – так называемые специальные права заимствования.
Впрочем, роль тормоза для кейнсианской политики, которую до бесконечности пытались проводить правительства ряда европейских стран, особенно лейбористские и консервативные кабинеты в Британии, играл не столько МВФ, сколько обязательство соблюдать баланс в экономике и поддерживать фиксированный валютный курс. Неудача попытки ввести конвертируемость фунта, предпринятой в августе 1947 года в соответствии с обязательством Великобритании по «Англо-американскому финансовому соглашению», была вызвана тем, что Лондон настаивал на сохранении экономического планирования, искусственном снижении процентных ставок и беспрерывном повышении государственных расходов.
Совершенно по-иному развивалась ситуация в Германии, где знаменитый Людвиг Эрхард, занимавший пост министра экономики с 1949 по 1957 год, провел либерализацию народного хозяйства буквально за один день. Тщательное следование идеям свободного рынка оказалось куда более совместимым с целями Бреттон-Вудских соглашений, чем всяческие ухищрения, призванные примирить кейнсианскую внутриэкономическую политику со свободным функционированием мировой экономики. После Эрхарда многие страны освободили потоки капитала, а постепенно – и валютные курсы. Именно эти меры, а не попытки МВФ действовать в качестве центробанка-эмитента, следует считать позитивным результатом Бреттон-Вудских соглашений в валютно-финансовой сфере.
Другой институт, созданный в рамках Бреттон-Вудской системы, – это Всемирный банк. Он был призван содействовать восстановлению стран, пострадавших от войны. На деле же роль банка на этом направлении была крайне незначительной, поскольку важнейшей движущей силой послевоенного восстановления стали не институты и шаги, согласованные в Бреттон-Вудс, а план Маршалла.
Еще один вопрос, обсуждавшийся при подготовке Бреттон-Вудской конференции (а плоды этих дискуссий проявились намного позже 1944 года), – это либерализация международной торговли. В ходе англо-американских консультаций по проблемам торговой политики серьезнейшим препятствием стало стремление многих в Лондоне сохранить преференции в рамках Британской империи – своего рода таможенный союз, созданный в Оттаве после начала депрессии, в 1932 году, когда Британия отказалась от традиционной приверженности принципам свободной торговли. Затем уже американцы отвергли предложение Лондона об одномоментном снижении всех таможенных тарифов: они предпочитали заключать соответствующие соглашения по отдельным категориям товаров. В окончательном варианте документа, подписанном сторонами в ноябре 1945 году, разногласия между ними просто затушевывались. Это не сулило ничего хорошего для будущего третьего института, запланированного, но так и не созданного, – Международной торговой организации, которая после ряда трансформаций известна как ВТО. Далее Соединенные Штаты и Великобритания подписали Протокол о временном применении Генерального соглашения о тарифах и торговле, согласованный на переговорах в Гаване в 1948 году. Так на свет появилась ГАТТ. Хотя этот орган имел лишь небольшую штаб-квартиру в Женеве и крайне скудные средства, он добился блестящих результатов в деле либерализации международной торговли. Плодами этого соглашения стали «раунд Диллона», «раунд Кеннеди», «Уругвайский раунд» и создание Всемирной торговой организации – этот пример свидетельствует о том, что даже скромный институт, пытающийся совершить, казалось бы, невозможное, способен добиться успеха.
Одним словом, Бреттон-Вудские соглашения не дали особенно эффективных результатов с точки зрения создания институтов управления международным валютно-финансовым режимом. Не оправдали они ожиданий и в другом плане: архитекторы этой системы надеялись, что она позволит получать преимущества, присущие политике невмешательства государства в экономику, избегая при этом негативных последствий валютной конкуренции, ортодоксальной макроэкономики и неограниченной международной торговли. Но, Бреттон-Вудская система положила начало эпохе процветания во всем мире, поскольку невольно сыграла роль «повивальной бабки» возврата к свободной экономике.
Не стоит отрицать: порой возникает впечатление, что нынешняя «ткань» международной валютно-финансовой системы истрепалась до дыр. Однако обычный эмпирический анализ может дать ответ на вопрос, в чем причина: то ли обменные курсы слишком волатильны, то ли опционы и иные деривативы оказывают дестабилизирующее воздействие на рынок, то ли с появлением новых коммуникационных технологий и интернета информация распространяется слишком быстро, разнося «ударную волну» экономических шоков по миру. Пожалуй, меры, необходимые для исправления ситуации, не требуют созыва международной конференции, а должны определяться органами, регулирующими различные финансовые рынки.
На мой взгляд, создание «картеля центробанков» – это не та мера, которая способна развеять наши опасения. Расширение валютных зон и возникновение новых валют, например, евро, еще не означает, что мы должны двигаться к единой общемировой валюте, контролируемой группой центробанков, не отвечающих ни перед кем, кроме самих себя. А перспектива подотчетности этого картеля некоему всемирному органу политической власти вызывает еще больше опасений.
Многие считают, что система конкурирующих валют, которую мы имеем сейчас в лице доллара, евро, иены, фунта и некоторых других, по определению нестабильна. Однако они не учитывают обратного варианта закона Грешема, согласно которому люди предпочитают качественную валюту некачественной, или просто сокращают масштаб использования ненадежных денег и финансовых инструментов.
Предположим, что спрос на валюту зависит от национального дохода и ее обменного курса по отношению к другим валютам, особенно тем, что чаще всего используются в международной торговле: спрос на валюту растет вместе с национальным доходом и связан обратной зависимостью с девальвацией. Предположим также, что центробанки эмитируют деньги ради получения сеньоража или «инфляционного налога» – что по сути одно и то же – и что этот сеньораж связан обратной зависимостью с чрезмерной эмиссией за счет действия обратного варианта закона Грешема. В результате на пути центробанков возникают два автоматических препятствия, мешающих им осуществлять чрезмерную эмиссию «порченых» денег. Так, в отсутствие контроля над биржами и потоками капитала моментально начинается «бегство» к другой, более надежной валюте. А при наличии таких рычагов контроля простые люди станут меньше использовать деньги и финансовые инструменты, что приведет к снижению «инфляционного налога», но одновременно и к падению уровня жизни.
Однако если Центробанки ведущих государств объединятся, они смогут принимать скоординированные решения об инфляционной эмиссии. Но ведь известно, что максимальной величины «инфляционного налога» можно добиться только за счет случайного варьирования инфляции. Кошмарная перспектива! Нет, пусть уж лучше центробанки конкурируют друг с другом.
