Иран находится в процессе утрачивания самой большой исторической возможности, которая была у данной страны с революции 1979 г. и, возможно, даже за последние сто лет. Эта возможность – Барак Обама. Именно текущая политика Обамы в отношении Ирана даст этой стране данную уникальную возможность – если (причём, это очень большое «если») иранское руководство воспользуется ей. Однако пока мало что говорит о том, что это произойдёт, поскольку для иранских лидеров предложение Обамы является также и серьёзной угрозой. Они ничего так не боятся, как открытости и снижения напряжённости с Америкой. Данный режим, вообще-то, приветствовал Джорджа Буша-младшего и его нео-консервативную администрацию, ведь это позволяло иранским лидерам сплотить свои ряды и, в то же время, давало им возможность влиять на ситуацию в Ираке и Афганистане.
Как и все частичные модернизаторы авторитарных режимов, иранские правители хотят иметь развитую экономику, технологии и инфраструктуру, но не хотят свободы, демократии и верховенства закона. Этим объясняется их большой страх, или даже навязчивая идея о «цветных революциях», хотя фактически они изо всех сил стремятся осуществить такую революцию.
Непрерывная драма массовых демонстраций, насилия, пыток и репрессий, последовавшая за сфальсифицированными июньскими выборами, выявила фундаментальный конфликт внутри иранской властной элиты по поводу основного курса Исламской республики. Нужно ли стране увеличение открытости или изоляция? Интеграция или дестабилизация? Решения по данным вопросам будут приняты ещё не скоро, хотя сегодня преобладают изоляционисты.
Несмотря на то, что революция Аятоллы Хомейни 1979 г. была названа её участниками исламской, по своей сути она была и остаётся национальной революцией, поскольку её самой важной целью было избавление страны от влияния иностранных государств. Тридцать лет спустя предложение Обамы может позволить Ирану не только укрепить свою независимость посредством примирения с Соединёнными Штатами, но и подтвердить свою растущую значимость в регионе и в мировой политике. В сотрудничестве с крупнейшими региональными и глобальными силами может быть воплощена в жизнь мечта Ирана о возрождении его в качестве великой державы и цивилизации, вместо того чтобы придти к кошмару конфронтации. Однако текущее руководство Ирана, очевидно, выбрало вариант кошмара.
Во время сегодняшнего кризиса стало понятно, что иранская революция против шаха была не первой исламской революцией, а одним из последних антиколониальных восстаний стран третьего мира – скорее, концом, а не началом исторической эры.
Одна из первых успешных революций подобного рода, и, безусловно, самая важная, произошла в Китае в 1949 г. За ней последовали многочисленные успешные национально-освободительные движения в Азии, Африке и Латинской Америке. Они обычно были анти-западными по своей ориентации, и по понятным причинам.
Лидеры многих из данных революций выбрали советскую экономическую модель, сочетавшую в себе плановую экономику с минимальной степенью интеграции в мировые рынки. За это многие страны заплатили высокую цену.
Иранскому руководству не мешало бы тщательно изучить данные случаи. Советский Союз, вообще-то, в итоге распался из-за своей неэффективной экономики, а не из-за нехватки ракет или ядерных боеголовок. Его гибель невозможно было отвратить с помощью имевшихся в стране изобильных запасов нефти и природного газа.
Но иранские правители, по-видимому, не желают учиться на уроках истории. Вместо этого они отважно возлагают свои надежды на старую стратегию деколонизации / национальной идеи, прибегая сегодня даже к таким средствам сталинизма, как показательные судебные процессы. Однако в долговременной перспективе власть, которую удерживают штыками, редко бывает эффективной.
Все частичные модернизаторы в Китае, России, Вьетнаме и в других странах, конечно же, опасаются «цветных революций» – ненасильственных восстаний, принесших за последние годы демократию в Грузию, Украину и Ливан. Но чтобы избежать политической модернизации данного типа, все данные страны выбрали экономическую и социальную либерализацию и интеграцию в мировые рынки.
Несколько нереформированных «социалистических» стран всё же осталось, к примеру Северная Корея и Куба, а также появилась пара новых «борцов за социализм»: Венесуэла и Боливия. Но эти страны не могут развиваться независимо и, в принципе, не могут стать мощными мировыми державами. Всё, что власти данных стран оставят своим народам после себя, – это очередные упущенные возможности, несбывшиеся надежды и неоплаченные счета. Иранский президент Махмуд Ахмадинежад больше склоняется именно к жалким остаткам антиколониальных революций Латинской Америки, чем к сообществу исламских государств.
Результат подобной позиции будет выглядеть ещё более мрачным, если иранцы сравнят свою страну с Индией, Бразилией и Турцией. Впечатляющие успехи данных стран продемонстрировали то, какие экономические, социальные и технологические условия необходимо выполнить, чтобы стать региональной или даже мировой державой в XXI веке.
В среднесрочной перспективе основным конкурентом Ирана в регионе будет не Израиль и не арабские соседи, а Турция. В то время как Иран подавляет внутренние свободы, полагается на внешнюю политику региональной дестабилизации и увлечён разработкой ядерного оружия, что, скорее, ухудшит, а не улучшит его безопасность, Турция находится в процессе успешной и всеобъемлющей модернизации. В результате, Турция, а не Иран находится на пути превращения в ключевую силу Ближнего Востока нынешнего столетия.
Этой осенью необходимо принимать важные решения, поскольку в Иране по-прежнему продолжается процесс обогащения урана. Вообще-то, Иран уже вплотную подошёл к возможности производства ядерного оружия. Поэтому иранским властям следует решить, принимать ли предложение Обамы о сотрудничестве или вывести регион на новый виток конфронтации. Обращение к учебникам истории помогло бы им принять правильное решение.
